Абдулин М.Г. ("160 страниц из солдатского дневника")

. . .

Пять дней — с 29 сентября по 4 сентября 1943 года — наша дивизия готовилась к форсированию Днепра. Каждый солдат стрелковых рот должен был соорудить себе «плавсредство». В плащ-палатку заворачивали снопы соломы и зашивали суровыми или простыми нитками. Получалась большая подушка. Испытывали ее на воде и убеждались, что за нее можно держаться в расчете не утонуть. Штопали свои вещмешки, пробуя их на воде...

Я плавал очень хорошо. Рос в Челябинской области на реке Миасс. Много и озер там: Тургояк, Енышко, Чебаркуль... Во всех озерах я купался и плавал на большие дистанции, кто дальше заплывет... Но поплавок и мне был нужен, так как не налегке поплывем, а при полном боевом.

У меня на ногах парусиновые сапоги. Очень плотно облегают ноги. Особенно когда намокнут. Автомат. Два диска. Две гранаты. Пистолет ТТ. Поплавком будет у меня служить вещмешок. Я его заштопал хорошо, смазал шпигом ржавым американским, набил свежей сухой соломой.

В ночь на 5 октября 1943 года в районе деревни Власовки мы начали переправу с левого берега Днепра на «нейтральный» остров Песчаный.

Остров этот разделяет Днепр на два рукава — левую и правую протоки. Наша левая протока — семьсот метров ширины, а правая, со стороны немцев, — триста-четыреста. И вдобавок узкая протока, мелкая — по чей давно пробрались на тот край острова фашисты и подготовились встретить нас в хорошо укрепленных и оплетенных под цвет песка траншеях. Но мы еще не знали этого...

Спуск на воду — тихо, без шума и разом — все батальоны осуществили намеренно выше по течению, с поправкой на снос течением... Фашисты не обнаруживали себя пока ничем. В нашем батальоне я был назначен замыкающим. Вот уже никого не осталось на берегу из нашего батальона, и я вошел в холодную воду Днепра. Вода черная. Ночь тоже, хоть глаз выколи. На небе ни единой звездочки... Вообще-то, для переправы лучшего состояния в природе и не надо.

Поплыл. Тяжеловато, но плыть можно. Семьсот метров да плюс снесет метров четыреста... Ничего, выдюжу. Плыву. Прикидываю, что уже меньше половины расстояния осталось...

И в этот миг лопнуло небо, знакомо завыли мины и снаряды, полетевшие в нас с правого берега... Водопад обрушился на меня сверху вместе с поднятым вверх всем, что держалось на воде. Мои ноги натыкаются на всевозможные предметы — то на небольшие, то на что-то массивное и мягкое... На воде масса всякого крошева: щепы, обломков, тряпок, досок, палок... Поверхность, как ряской, затянулась соломой из разрываемых снарядами «плавсредств».

Вода, как в шторм, упругими ударами кидает меня из стороны в сторону. Это взрывы снарядов создают гидроудары со всех сторон. Вот меня взметнуло в воздух упругим водяным столбом, но тут же, падая обратно, я погрузился под воду, и мои перепонки острой болью ощутили сотню гидроударов от взрывов... Не г спасения ни на воде, ни под водой! Я вспомнил, как иногда мне приходилось глушить рыбу... Вот теперь сам в роли оглушенной рыбы.

Стараюсь грести сильнее и сильнее, чтобы успеть выбраться на остров, но меня ударами волн крутит во все стороны. То я начинаю плыть обратно к левому берегу, но, испугавшись его, скорей поворачиваю к правому. Острова я меньше боюсь, я ведь еще не знаю, что там засели фашисты... Правого берега тоже, хотя оттуда бьют сейчас сотни стволов фашистской артиллерии... Боюсь хватающихся за меня утопающих людей... Грех ведь большой бояться своих товарищей, которые, обезумев и нахлебавшись воды, хватают друг друга мертвой хваткой и вместе скрываются под водой... Утопающий подобен осьминогу, который бросается из засады на свою жертву, и никакими судьбами уже не вырваться из его клещей... Вот ведь страх какой!.. Плыву один, среди безумного хаоса и утопающих...

Но вот замечаю, как один солдат, часто опускаясь под воду, хватает ртом воздух: похоже, мог бы еще плыть, но обессилел. Как помочь бедняге? Я аккуратно приблизился и к его руке прикоснулся своим «поплавком». Его руки инстинктивно обвили вещмешок намертво, а я за спину чуть поддерживаю его. Он дышит часто, со стоном и неморгающими глазами смотрит на этот мир, как удто впервые видит его в своей жизни. Страшный был его вид.

Он уже отдышался и начал соображать. Я плыву рядом, слегка его подталкиваю. Он по слогам говорит мне:

— Спа-си-бо, друг!

Я обрадовался, что теперь он неопасен для меня, и тоже одной рукой взялся за вещмешок. Я плыву на спине.

Мой спасенный тоже ослабил хватку, стал держаться за мешок одной рукой, а правой начал грести. Странно и прекрасно устроен человек. Даже и в таком аду можно пережить минуты подлинного счастья. Я рад, что обрел товарища, что спас ему жизнь. Плывем и смотрим друг другу в счастливые лица...

Наконец мы почувствовали ногами дно и встали. Дно пологое. Вспышки взрывов освещают фигуры наших солдат, бегущих от берега в глубь острова. Моментальные вспышки высвечивают столпотворение... Взрыв! И снова взрыв! Песок встал вокруг меня дыбом и не хочет опускаться... Казалось, что тысяча доисторических ящеров пляшут на песке, распустив свои перепончатые черные крылья, которыми они ловят и навсегда поглощают людей... оглушительно хохочут, сверкая огненными глазами... Мы, маленькие человечки, мечемся между лап этих чудищ, ища спасения...

Вместе с песком с неба падают какие-то куски, похожие на истрепанное мокрое дерево... Это куски человеческих тел...

Рядом со мной бежит мой спасенный и кричит бегущим и упавшим:

— Где тринадцатая?.. Где тринадцатая?..

Пока мы барахтались в Днепре, все полки и дивизии перемешались, и теперь никто не может найти своих... «Где наши?.. Где комбат!..» — мелькает у меня в голове... Возник откуда-то и прицепился к сознанию глупый ответ: «Ищи в песке! Ищи в песке!..»

Почти сплошь лежат в песке то ли трупы, то ли живые — не поймешь. Торчат одни головы, как арбузы на бахче...

У меня песок всюду. Во рту тоже. Хлещет по лицу, обдирая, как наждаком, кожу. Хлещет, стегает, засыпает тебя сверху. Взрывная волна сечет и сшибает то влево... Не успеваешь упасть, как другая взрывная волна швыряет вправо... Мотает во все стороны, и я падаю. Извиваюсь и тону в мокром жидком песке, как краб. Песчано-водно-илистый раствор плотно облегает мое избитое и измученное тело. Хочется лежать не двигаясь...

Голову спрятать не позволяет вода — захлебнешься. Выставить — разве это спасение? Оторвет взрывной волной. Если ранит, то не смогу выбраться...

Ишь как засосало, еле вылез!..

Мой товарищ из 13-й гвардейской дивизии ищет своих, но никого не нашел, упал рядом со мной и кричит в мое ухо:

— Меня Сашкой звать — Колесников Сашка. Давай не будем разлучаться. Понял? Помогать, если что, друг другу. Понял?

— Понял! — кричу.

Фашисты долбят и рвут остров. Не дают никакой передышки. Что же делать дальше? Наши автоматы не работают — все щели заклинило песком, гранаты тоже... Торчат дула полузасыпанных «максимов», только саперные лопаты блестят — единственное оружие, которое не боится песка... Да и где наш противник, с которым мы станем биться? Фашистская артиллерия на правом берегу Днепра?! На берегу, от которого нас отделяет еще одна протока!..

Мы с Сашкой решили пока углубиться по острову, в направлении к правому берегу Днепра. Там тише, там нет взрывов, там «мертвая зона»...

Бежим, перепрыгиваем через людей, лежащих как тюлени... Стоп, дальше уже никого. Но что это такое — навстречу нам, в лицо, бьют пулеметы! Их выдают выхлопные красные языки пламени! Значит, фашисты на острове?! Так вот почему там не рвутся снаряды — фашистские артиллеристы бьют через своих! Вот оно что! На острове немцы!..

Надо ухо держать востро! Но мы все оглохшие. Надо смотреть в оба! Но глаза наши забивает проклятым песком... Плохо наше дело. Плохо.

Рассвело. Фашисты усилили артобстрел. Им с высокого правого берега Днепра хорошо видно своих и чужих на светлом фоне песка. Бьют безнаказанно. На небе ни самолетика. Куда делись наши самолеты?! С нашего левого берега и артиллерии не слыхать!.. Впечатление такое, что мы брошены на острове на произвол судьбы.

Но никто не покидает остров. Все ждут своего часа, зарывшись в песке. Один солдат, похожий на Тараса Бульбу, стоит на четвереньках. Его усы, как у моржа, обвисли до подбородка. Он мотает головой и хочет стряхнуть свою глухоту. Взрывы пляшут вокруг, а он, мотаясь во все стороны, бодает воздух... Я не мог глядеть на него... А когда через несколько минут взглянул, увидел только торчавшие из песка каблуки его ботинок...

Фашистские снаряды бьют и бьют, но никак не могут перебить всех нас. Делая пятиминутные паузы, вновь и вновь возобновляют артогонь. Двадцать минут долбят — и опять на пять минут.. В голове моей снова прогоняется «кинолента» пережитого на войне. Вот дорога через Ворсклу, вот Червоный Прапор, Драгунск, вот Прохоровка... Вся Курская битва вспомнилась мне... А вот мелькают кадры Сталинградской битвы... Нет, нигде такого жуткого положения не было еще, как тут! А я-то думал, что все ужасы жестоких сражений остались под Сталинградом, под Клетской, у Калача-на-Дону... Я думал, самые тяжелые бои остались на Курской дуге и никогда, нигде не будет мне труднее и опаснее, как было там, у Прохоровки, у Драгунска, на смертельной дороге через Ворсклу... А теперь на тебе! — этот остров на Днепре! Остров-могила! По несправедливой жестокости и ощущению обреченности он затмил в моем восприятии все битвы от Волги до Днепра.

. . .

5 октября 1943г