Севрюгов С.Н. ("Так это было... Записки кавалериста (1941–1945)")

. . .

Выехав вперед, полковник Семен Тимочкин увидел вражескую артиллерийскую батарею. Орудия стояли всего в полкилометре, еще прикрытые стогами сена, и вели огонь по залегшим цепям четвертого эскадрона. Это был редкий в современной войне случай: артиллеристы увлеклись стрельбой и не замечали конницу, вышедшую почти на фланг батареи.

Моментально пришло решение: «атаковать в конном строю!» Полковник приказал майору Сергею Аристову развертывать полк для атаки, а пулеметному эскадрону поддержать атаку огнем с тачанок из-за фланга. На опушке быстро построились эскадроны, левее галопом выезжали тачанки, развертываясь в сторону деревни. Подносчики спрыгнули с седел, подхватили коренных лошадей под уздцы.

На опушке леса стало тихо-тихо. Жадными, беспокойными глазами всматривались конники вперед, стараясь рассмотреть не видимого еще врага. Руки нервно перебирали ремни поводьев.

Командиры эскадронов не сводили глаз с полковника. Он сидел неподвижно на своем вороном коне, смотрел в бинокль. Вдруг, быстро выпустив из рук бинокль, он выхватил из ножен изогнутый кавказский клинок и поднял его над головой. Отовсюду разом послышались команды:

— Шашки, к бою!.. В атаку, марш-ма-а-арш!..

Заработали пулеметы. Всадники рванулись к батарее. Из под копыт летели черные комья земли, расстояние до орудий быстро сокращалось. Что-то кричал немецкий офицер, тыча парабеллумом прямо в лица артиллеристам. С протяжным «ура-а-а!» налетели конники на батарею, рубили гитлеровцев, стреляли, топтали конями. Часть артиллеристов бросилась бежать. Другие неподвижно стояли с поднятыми руками. Оставив несколько солдат у захваченных орудий, командир полка повел эскадроны дальше, к деревне.

Там сразу прекратилась стрельба. По дороге, по обочинам, вдоль леса бежали вражеские пехотинцы, часто останавливаясь и отстреливаясь. Около села эскадроны попали под огонь, начали спешиваться. Близ околицы, среди стогов сена, стояли четыре гаубицы с маркой «Рейнметалл. 1940». Возле орудий были сложены горы снарядов в плетеных корзинках, навалены груды стреляных гильз, валялись трупы. Мрачно стояли, окруженные конниками, шестнадцать пленных артиллеристов.

К деревне подтягивались главные силы. Ознакомившись с обстановкой, командир дивизии комбриг Мельник приказал авангарду наступать вдоль большака. Подходившие 44-й и 74-й кавалерийские полки сворачивали вправо и влево, скрываясь в лесу. Им была поставлена задача обойти село и уничтожить оборонявшегося там противника.

Майор Радзиевский допрашивал пленных. Ему отвечал унтер-офицер с железным крестом на борту мундира. При появлении Мельника гитлеровцы почтительно вытянулись.

Что-нибудь интересное, Алексей Иванович? — спросил Мельник Радзиевского.

— Ничего нового, товарищ комбриг, — начальник штаба улыбнулся. — Только вот унтер-офицер распинается, что он старый идейный противник Гитлера, сочувствует коммунистам.

— Сочувствует?.. — переспросил Мельник, глядя вдоль дороги, где реденькими цепочками перебегали вперед эскадроны. Повернувшись в седле, бросил: — Прикажите ему открыть огонь из захваченных орудий по немецкой пехоте, занимающей Жабоедово!.. — Подумав, добавил: — Да предупредите этого, «сочувствующего»: если промахнется, пусть пеняет на себя...

Начальник штаба перевел. Гитлеровец подбросил ладонь к козырьку и подал команду. Артиллеристы подскочили к орудиям, быстро развернули гаубицы. Унтер-офицер встал немного в стороне, снова что-то крикнул. У унтера в руках откуда-то появился бинокль, он посмотрел в сторону Жабоедова, повернулся вполоборота к орудиям:

— Файер!..

Ударил залп. Орудийные стволы откатились назад и затем плавно стали на места. Быстрыми, механическими движениями гитлеровцы перезарядили орудия. Наши солдаты с чувством глубокого презрения смотрели на этих бездушных автоматов.

На окраине села, где вражеская пехота энергично отстреливалась от наступавших кавалеристов, взметнулись четыре черных столба. Унтер-офицер оторвался от бинокля, заискивающе взглянул на командира дивизии, довольным голосом проговорил: «Зэ-ер гут...» Подал новую команду, а когда номера изменили установки, опять прокричал: «Файер!..»

Вновь заревели гаубицы, полетели снаряды из рейнметалловских орудий. Еще четыре гранаты разорвались среди гитлеровских пехотинцев.

— Файер!.. Файер!..

Гаубицы рявкали снова и снова... Унтеру положительно нравилась роль командира батареи, о которой он и помышлять не мог час тому назад. В кого стрелять — его, очевидно, нисколько не беспокоило; он по-профессиональному гордился лишь меткостью своего огня.

Цепи авангардного полка подошли почти вплотную к Жабоедово. Огонь противника заметно ослаб; очевидно, немецкие снаряды делали свое дело. Справа и слева из леса вырвалась конница. Ветер донес «ура!» Мельник, отрываясь от бинокля, бросил: «Генуг!» Гаубицы смолкли. Гитлеровцы, до этого оживленно работавшие, как-то сразу сникли, потускнели. Кавалеристы начали переговариваться:

— По своим били — и хоть бы что...

— Здорово их Гитлер оболванил!..

В этом бою был разгромлен батальон 18-го немецкого пехотного полка. Пленные говорили, что 6-я пехотная дивизия получила задачу наступать в обход наших частей, обороняющихся на рубеже реки Вопь, и что появление конницы явилось для них полной неожиданностью.

. . .

июль 1941г