. . .
Мы пролетели дальше на запад, а потом капитан Малинкин сделал разворот и с ходу пошел в атаку на танки и самоходки противника. Ведомые точно повторили действия ведущего и вслед за ним сбросили бомбы на огневые позиции гитлеровцев. Через визир прицела мне отчетливо было видно, как горят фашистские бронированные коробки.— Цель накрыта! — доложил сержант Добров, наблюдавший за взрывами наших ПТАБов.
Эрэсами и из пушек мы обстреляли гитлеровские батареи, разогнали фашистов. А затем капитан Малинкин повел нас вдоль линии фронта. Замысел нашего ведущего нетрудно было понять. Когда мы летели на запад, навстречу нам на восток проплыла группа Ме-110. Мы разминулись с ними на встречных курсах. Боевая интуиция подсказывала нашему командиру, что мы еще можем перехватить стервятников. И точно: мы увидели их! Фашистские летчики безнаказанно бросали бомбы на наши войска. Времени на раздумья не было.
— Идем в атаку! — передал по радио Малинкин и переложил свой самолет с крыла на крыло, точно пробуя его маневренность.
Наш командир никогда не упускал возможности сразиться с гитлеровцами в воздухе. И в тот раз капитан Малинкин руководствовался прежде всего чувством долга, интересами войскового товарищества. Надо было заступиться за пехоту, хотя бы разогнать нахальные «мессеры».
Против нас оказалось тринадцать бомберов и четыре «фокке-вульфа». Хотя мы никогда не признавали простого численного преимущества, но в тот раз оно бросалось в глаза.
Мощным залпом командир снял одного «мессера». Но тут же вышел из строя и потянул на свою территорию младший лейтенант Зиновский. За его штурмовиком шел длинный шлейф черного дыма. Значит, сбит. Видно, по мотору пришлась вражеская пулеметная очередь. Еще один «мессер» удалось вывести из строя мне. Он тоже задымил и ушел со снижением на запад. А затем и я остался без ведомого: сбили Петрова.
Это была ощутимая потеря. Но зато наши наземные войска получили передышку, да и воздушный бой смещался на запад: мы яростно теснили противника. Огненные пунктиры чертили небо во всех направлениях.
Молодцами оказались наши воздушные стрелки — начальник связи эскадрильи младший лейтенант Смирнов у капитана Малинкина и мой сержант Добров. Из пулеметов они били по врагу короткими очередями. Своими докладами вовремя предупреждали нас об опасности.
— Справа сзади, удаление триста метров, — два «мессера», — информировал меня Добров. И я мгновенно выполнял разворот со скольжением.
Но воздушный стрелок продолжал кричать:
— Круче командир, еще круче!
От крутых виражей перегрузка была настолько велика, что под Добровым оборвалось сиденье. Как уж он там ухитрялся стрелять после этого, для меня оставалось загадкой. Но наш пулемет не молчал. Ни один фашистский истребитель так и не смог удержаться в хвосте штурмовика. Или противника отгонял Добров, или гитлеровец проскакивал мимо и попадал под огонь моих пушек. .
В самый разгар боя вдруг что-то случилось с Малинкиным. Он резко развернулся и со снижением пошел на нашу территорию. Стремясь прикрыть командира, я доворачивал свой штурмовик, атакуя то один, то другой «мессер». Но еще два фашистских самолета увязались за машиной Виктора Александровича и почти в упор выпустили несколько очередей.
Упал ли капитан Малинкин или сел на вынужденную, в тот момент ни я, ни мой воздушный стрелок не знали.
— Добров, где самолет командира?
— За лесом не видно, товарищ старший лейтенант!
И тут же заработал пулемет Доброва. Без подсказки воздушного стрелка на всякий случай сделал разворот. И опять пришлось резко переложить самолет, чтобы избежать столкновения с подбитым «мессером». Меткая очередь Доброва попала в бензобаки. Истребитель противника взорвался в воздухе.
— За капитана Малинкина! — доложил Юра.
Еще одним гадом стало меньше, но остальные продолжали наседать. Наше спасение было в беспрерывных атаках. Стоило только показать противнику спину, как нас немедленно сбили бы. Так как мы крутились в кольце врагов, то гитлеровцы опасались попасть друг в друга. Учитывали и мы это обстоятельство.
Но вот мой воздушный стрелок доложил:
— Патроны кончились, командир!
— Отстреливайся... из ракетницы!
Перехожу на бреющий полет, упрямо думая лишь о том, что и у противника должно закончиться топливо, иссякнет в конце концов и запас патронов. На это мы рассчитывали... и не ошиблись. Один за другим фашистские самолеты вынуждены были выйти из боя.
. . .
июль 1943г.
