Чечнева М.П. ("Небо остается нашим")

. . .

Особенно запомнилось мне 1 августа 1943 года. Эта дата вычерчивается в моем сознании цифрами огненно-красными, как зарево пожара в ночной черноте. И вспоминаются события той страшной ночи, события, что способны согнуть горем печали, посеребрить волосы, навсегда оставить в душе незаживающую рану.

Присмотревшись к действиям наших ночников, гитлеровцы перестроили систему противовоздушной обороны. Они свели прожекторы в группы: более мощные — по два-три, слабые — по четыре-пять. Причем располагались группы на таком расстоянии, что могли передавать друг другу пойманный в вилку самолет. Кроме того, специально для борьбы с ночниками на Таманский полуостров прибыла эскадрилья фашистских асов. За каждый сбитый У-2 гитлеровских летчиков награждали Железным крестом. Можно себе представить, как усердно охотились они за нами.

В злополучную ночь на 1 августа противник впервые применил новую тактику. Мы ничего не знали об этом, и экипажи вылетели на боевое задание с обычным интервалом в три — пять минут. Эскадрилья лейтенанта Татьяны Макаровой поднялась первой. Мой самолет шел восьмым. Может, это и спасло нас со штурманом Олей Клюевой. Уже на подходе к цели мне бросилась в глаза странная работа вражеских прожекторов: они то включались, то выключались, а зенитного огня почему-то не было. Тишина становилась зловещей. Казалось, она сгущается, как сгущалась тьма непроглядной ночи.

«Может, первые экипажи еще не дошли до цели?» — подумала я. Но тут впереди, прямо по курсу, в лучах прожекторов показался У-2. Судя по времени; это был самолет командира звена Евгении Крутовой. Ее экипаж вылетел третьим. Штурман Лена Саликова сбросила САБ. Яркий факел повис в воздухе на маленьком парашюте и осветил местность. Стало светло. Мгновенно один за другим; включились прожекторы противника и стали шарить по небу. Один из них, самый яркий и широкий, схватил машину Жени Крутовой, остальные прожекторы присоединились к нему. Мы ждали, что вот-вот, как обычно, заговорят зенитки. Но они упорно молчали. Маленький самолет метался в лучах прожекторов. Женя Крутова, отличный летчик, пыталась вырваться из цепких щупалец, но лучи упорно держали машину. И вдруг гнетущую тишину разорвали очереди скорострельных авиационных пушек. К самолету Крутовой откуда-то из темноты протянулись светящиеся цепочки снарядов. Подлетевший вплотную фашистский истребитель хладнокровно бил короткими очередями, в упор расстреливая беспомощный У-2.

Это и была новая тактика врага. Жертвами ее стали наши подруги, вылетевшие первыми на задание. Ценой своей жизни они дали возможность тем, кто летел следом, принять за несколько драгоценных минут срочные контрмеры.

Загорелась правая плоскость машины Жени Крутовой — самолет начал быстро падать. Но, даже падая, Женя все еще вела борьбу. Ей удалось сбить пламя и ввести самолет в скольжение. Однако огонь подбирался все ближе к мотору. Перед самой землей из штурманской кабины вылетела красная ракета. В ту же минуту У-2 огромным пылающим факелом врезался в землю.

Я словно онемела. Всякое нам приходилось испытывать и видеть за годы войны. Но такое, когда на моих глазах гибли подруги, я увидала впервые...

Вражеские прожекторы погасли. Только самолет Жени Крутовой и Лены Саликовой ярко полыхал на земле...

Хотелось закрыть глаза, ни на что не смотреть. Хотелось закричать во весь голос, застонать, заплакать от горя... Потом я взяла себя в руки. Цель, которую нам надо было поразить, находилась примерно там, где только что погибли мои подруги. Именно туда и взяли курс мы с Ольгой Клюевой, хотя хорошо понимали: именно там враг уже поджидал новую жертву. Но мы не могли повернуть назад, задание необходимо было выполнить любой ценой.

Пока я ломала голову в поисках выхода из создавшегося положения, прожекторы зажглись вновь. Кого они поймали на этот раз? Ночную тьму опять прорезали трассирующие очереди. Загорелся и стал падать второй У-2. Это была машина молодой летчицы Ани Высоцкой и штурмана звена Гали Докутович. И опять молчали зенитные установки. Самолет загорелся от обстрела фашистского летчика. Экипаж этой «ласточки», как и первой, упал на землю. Прожекторы снова погасли. Сердце сжалось, будто стиснутое клещами.

— Маринка, — крикнула мне Оля, — они наводят на нас свои истребители! Поэтому и зенитки у немцев молчат, опасаются, как бы не угодить в своих!

Я поняла это сразу, но ничего не сказала штурману. Лишь попросила Клюеву быть внимательнее и почаще просматривать задний сектор.

Фашисты и раньше применяли истребители против У-2. Но тогда вражеские летчики рассчитывали лишь на случайные встречи с нашими самолетами. Теперь, судя по всему, гитлеровцы разработали надежную систему взаимодействия своих истребителей с прожектористами.

А между тем наша машина с каждой минутой приближалась к цели. Как быть? Если от зенитного огня можно уйти, применив маневр, то от истребителей спасения нет. Весь У-2 перед ними как на ладони. Лучше мишени, чем наши машины, не придумаешь. Истребитель может зайти с любой стороны и уверенно прошить тихоходную «ласточку» снарядами своих пушек. Набрать высоту и спланировать? Нельзя. Фашисты хорошо знают, с какой высоты мы ведем бомбометание, и наверняка ждут нас.

Пока я ломала голову, как выйти из создавшегося положения, прожекторы включили вновь. На земле догорал третий У-2. И тут меня осенило.

— Есть только один выход, — сказала я Ольге, — подойти к цели на самой минимальной высоте. Тогда истребитель не рискнет нападать, побоится врезаться в землю.

Клюева согласилась.

Стрелка высотомера медленно поползла вниз: 1000, 800, 700, 600 метров. Нет, еще рано! 500 метров... Я снова отдала ручку от себя. Наконец 400... Дальше снижаться нельзя. У меня даже ладони вспотели от напряжения. Нелегко пришлось и Ольге. Бомбы у нас были мгновенного действия, и мы понимали, что не успеем уйти из зоны распространения взрывной волны. Но задание все равно должно быть выполнено, а чему быть — того не миновать. Оля прицелилась, бомбы оторвались от самолета. Машину сильно подбросило. Затем прогремел взрыв.

Я все еще продолжала снижаться. Лишь отойдя подальше, дала полный газ, развернулась на ходу и взяла курс на свой аэродром. Но враг решил не выпускать нас: к самолету потянулись с земли нити трассирующих снарядов. И хотя прожектористы не засекли нас, зенитки открыли огонь по вспышкам у выхлопных патрубков мотора.

Мы с Клюевой благополучно добрались до своего аэродрома. Задание было выполнено. Но я не чувствовала ни радости, ни удовлетворения: слишком тяжелой для всех нас оказалась та ночь.

Мы понесли большие потери. Не стало Жени Крутовой, Лены Саликовой, Ани Высоцкой, Гали Докутович, Сони Роговой, Жени Сухоруковой, Вали Полуниной и Иры Кашириной...

Несколько лет назад в книге «Боевые подруги мои» я писала: Самолет падал. Женя еще вела борьбу: она пыталась сбить пламя и ввела самолет в скольжение, но огонь все ближе и ближе подбирался к мотору. Перед самой землей из штурманской кабины вылетела красная ракета, и в ту же минуту пылающий У-2 врезался в землю....

Многие читатели прислали мне письма с вопросом: что же все-таки случилось с Женей Крутовой и Леной Саликовой в ту трагическую ночь? Что означала красная ракета? Погибли девушки при взрыве или успели выскочить из горящей машины?

Завеса над этой тайной приоткрылась спустя много лет после гибели наших славных однополчанок. И заслуга в этом принадлежит человеку большой души, бывшему комиссару полка гвардии подполковнику Евдокии Яковлевне Рачкевич.

Эта немолодая женщина, заменявшая нам мать в тяжелые годы войны, отправилась в далекий путь, по местам боев полка. В Крыму она собирала местных жителей, школьников, моряков, которые сражались в Керчи. На Кубани настойчиво искала следы тех, кто в ночь на 1 августа 1943 года не вернулся на свой аэродром.

После долгих поисков она встретилась в Новороссийске с Надеждой Герасимовной Кузнецовой. В детстве Кузнецова жила в селе Русское, неподалеку от которого 1 августа рухнул советский самолет. Село в то время было оккупировано фашистами, но две девчушки — Надя и ее младшая сестренка Таня — пробрались к месту катастрофы. Самолет был сильно исковеркан. Рядом лежали две мертвые девушки в летных комбинезонах. Одна высокая, широкая в плечах, черноволосая. Другая — небольшая, хрупкая, блондинка. Шлемы и ремни с пистолетами были с них уже сняты, вероятно гитлеровцами.

Надя прокралась в полусгоревшее село. Вернулась с лопатой и куском материи. Девочки перенесли летчиц в неглубокий окоп, который был поблизости, накрыли им лица и быстро закопали...

Когда Евдокия Яковлевна разложила на столе фотографии летчиц и штурманов, погибших в ту ночь, Надежда Герасимовна Кузнецова без колебаний указала на снимок Жени Крутовой и сказала, что это одна из двух девушек, которых она с сестрой схоронила в поле за селом.

Продолжая поиски, наш неутомимый комиссар точно установила место гибели Ани Высоцкой и Гали Докутович, Сони Роговой и Жени Сухоруковой, Вали Полуниной и Иры Кашириной.

Останки наших дорогих подруг покоятся теперь в братской могиле на площади в селе Русское, неподалеку от станицы Крымской.

Надеюсь, меня не упрекнут за то, что много говорю о погибших. Иначе, по-моему, и быть не может. Мертвых нельзя забывать. Наши дети должны знать, какой ценой оплачены победа и их счастье.

. . .

1 августа 1943г