Дорохов А.П. ("Крылатые защитники Севастополя")

. . .

А теперь настала пора рассказать о других памятных подвигах, совершенных в ноябрьские дни.

...По шоссейной дороге северной части Крыма двигалась на юг большая колонна автомашин противника с живой силой, танкеток и тягачей с артиллерийскими орудиями.

С аэродрома Чоргунь, где в то время базировался полк, поднялись восемь ИЛ-2 и в сопровождении истребителей девятого полка взяли курс на север. Перед ними стояла задача: нанести удар по колонне. Восьмерку «ильюшиных» возглавлял командир второй эскадрильи капитан И. Ф. Кичигин.

Вот и цель. Первым в атаку пошел ведущий. Вслед за ним колонну начали штурмовать Михаил Талалаев, Федор Тургенев, Виктор Куликов, Евгений Лобанов, Виктор Арефин, Николай Николаев и Виктор Мишин.

Налет был внезапным. Зенитки, сопровождавшие колонну, открыли огонь только тогда, когда «илы» сделали уже по три захода. Но это не остановило смельчаков. Штурм продолжался. Черноморцы уничтожили много боевой техники и живой силы противника. Задачу выполнили и возвращались назад.

В это время старший лейтенант Талалаев заметил, что один ИЛ-2, охваченный пламенем, стал резко снижаться и приземлился. Из горящего самолета выскочил летчик. Кругом расстилалась степь, изрытая бомбами и снарядами. Талалаев развернулся, снизился до предела и полетел к месту происшествия. Там он увидел младшего лейтенанта Николая Николаева. Пилот стоял недалеко от «ила», скрестив над головой руки, показывая, что его положение безвыходное: рядом фашисты, а укрыться негде.

Старший лейтенант Талалаев немедленно доложил по радио ведущему: «Я — «Шарик — двадцать один», «Шарик восемь» подбит и сел в степи. Самолет горит. Летчик жив».

А над капитаном Кичигиным и остальными его ведомыми нависла серьезная опасность: на них напали появившиеся «мессершмитты».

У командира эскадрильи не было возможности ответить по радио и дать указание подчиненному, как поступить.

«Что же делать? — раздумывая Талалаев. — Ведь нельзя бросить товарища на верную гибель!»

На войне нередко бывает так, что боец должен самостоятельно принимать решения. Подобная обстановка как раз и создалась для коммуниста Талалаева. Он считал, что его долг — спасти товарища или разделить с ним испытания судьбы. И он пошел на этот рискованный шаг.

— Я решил сесть и забрать Колю с собой. Ну, а если не удастся, то ведь недаром говорят, что один в поле не воин, а про двоих этого сказать нельзя, — вспоминал потом отважный воин. — Я внимательно осмотрел местность, выпустил шасси, тормозные щитки и пошел на посадку. Когда самолет остановился, я открыл фонарь кабины. Колю ждать не пришлось. Он подбежал ко мне, быстро вскочил на крыло штурмовика, открыл ножом верхний люк фюзеляжа и влез в самолет. Чтобы использовать при взлете колею, проложенную во время посадки, я опять сделал разворот, дал полный газ и начал разбег. Вдруг увидел две автомашины, которые мчались справа, стремясь пересечь линию взлета. Только бы успеть взлететь!

И Талалаев взлетел. Лишь после того, как ИЛ-2 оказался в воздухе, по нему ударила пулеметная очередь. Самолету она большого вреда не причинила. А вот за судьбу однополчанина пришлось сильно поволноваться. Ведь Николаев находился в слабо защищенной части фюзеляжа и его запросто могли ранить и даже убить.

Маневрируя, самолет уходил на юго-запад. В районе Сак его атаковали два «мессершмитта». Отбиваясь от них, летчик пересек береговую черту и оказался над морем. Однако «мессеры» и там продолжали преследовать. На подходе к Севастополю Талалаев по радио услышал, что над городом патрулируют наши истребители, и передал им: «Ястребы», «Ястребы»! Я — «Шарик». Севернее вас в море меня преследуют два «худых» (так наши летчики называли МЕ-109). Через минуту два «яка» внезапно атаковали «мессеров». Поблагодарив товарищей за помощь, летчик взял курс на аэродром. Теперь его беспокоило одно — состояние Николаева. Жив ли он?

А на аэродроме тоже переживали. Капитан Кичигин доложил о результатах удара Губрию:

— Задание выполнено. Но не вернулись два летчика — Талалаев и Николаев.

— Почему?

— Вероятно, сбиты.

— А точнее?

— Эх, Алексей Антонович, если бы я знал...

Капитан Губрий нахмурился. Взглянул на часы и с горечью сказал:

— Плохое начало. За один вылет, по сути дела первый, потерять два экипажа.

Тяжело переживал первую неудачу весь личный состав.

Внезапно над аэродромом появился ИЛ-2, развернулся и пошел на посадку. Все, кто находился поблизости, устремили туда взоры. А воентехник Павел Яковенко буквально впился глазами в замедляющий скорость штурмовик и первым увидел на нем цифру «21». Он быстро вскочил и радостно крикнул:

— Да ведь это мой «ильюшин»! Вернулся! Верну-у-у-л-ся! — и побежал встречать его.

Самолет подрулил к стоянке. К нему со всех сторон спешили люди. Михаил Талалаев выключил мотор, открыл фонарь кабины, спустился на плоскость и с тревогой смотрел на фюзеляж, пробитый пулями. Но вот из люка появилась голова Николаева. Жмурясь от яркого солнца, летчик с опаской озирался.

— Жив, Коля! У-ф-ф! — облегченно вздохнул Талалаев. — Ну вот мы и дома.

Конечно же, сразу начались расспросы. А произошло вот что. Во время последнего захода на штурмовку в самолет Николаева попал зенитный снаряд и повредил мотор. Загорелось масло. Все попытки погасить пожар ничего не дали.

После памятного дня Н. И. Николаев продолжал успешно громить врага до конца обороны Севастополя. Потом в рядах этого же полка участвовал в освобождении города, командуя эскадрильей.

. . .

ноябрь 1941 г