Кноке Хайнц ("Я летал для фюрера")

. . .

10 000 метров. Мой компрессор работает нормально. Двигатель, электрооборудование, масло, температура в радиаторе — приборы показывают, что все в норме. Компас показывает курс три-шесть-ноль.

«Слева... они слева от вас».

Мы не видим их. Нервы напряжены. Вдруг я насторожился и внимательно осмотрел небо. Широкий покров облаков скрывает от нас землю, облака тянутся насколько может охватить глаз. Сейчас мы на высоте 11 000 метров: здесь можно подловить несколько вражеских бомбардировщиков или истреби гелей.

Белые полосы. Вот они!

— Я вижу их, — сообщил Шпехт с характерным скрипом в голосе.

«Виктор, Виктор», — подтвердила база.

Бомбардировщики шли в 2000 метрах под нами — 600 или 800 самолетов направляются на восток. Их сопровождают истребители.

В этот момент я целиком отдался азарту охоты. Шпехт заложил вираж, наклонив левое крыло, и мы выстроились для атаки. «Мессершмитт» за «мессершмиттом» пикировали вслед за ним.

Вперед! В эфире смешение звуков, все кричат одновременно.

Я проверил оружие, выбрал цель и прицелился. Затем я нащупал гашетки большим и указательным пальцами и обернулся. «Тандерболты» приближаются к нам.

Мы быстрее, и мы доберемся до «боингов» раньше, чем они успеют нам помешать. Наши истребители прошли сквозь построение бомбардировщиков в лобовой атаке. Я нажал гашетки, и мой самолет затрясло от отдачи.

Вперед!

Снаряды моей пушки пробили крыло «боинга».

Проклятие! Я целился в кабину.

Я ушел в тыл строя бомбардировщиков, за мной мое звено. На нас набросились «тандерболты». Завязалась жестокая схватка. Вновь и вновь я пытался выйти на огневую позицию и каждый раз был вынужден скрываться, поскольку на моем хвосте появлялись два, четыре, пять или даже десять «тандерболтов».

Самолеты носятся как бешеные, и свои, и враги. Но американцы превосходят нас численно в 4 -5 раз. Появилось несколько «лайтнингов», они присоединились к остальным. Я поймал одного в прицел. Огонь!

Трассирующая очередь прошла прямо над моей головой, я инстинктивно пригнулся.

Раздались взрывы. Хорошая стрельба!

Я был вынужден уйти с моей позиции в вертикальный штопор, используя старый надежный прием. На некоторое мгновение я получил передышку и бросил взгляд на приборы. Кажется, все в порядке. Веннекерс появился рядом и показал на четыре «лайтнинга» слева.

За ними!

Заложив крутой вираж, мы спикировали на них. Они блестят на солнце. Я открыл огонь. Слишком рано, очередь прошла выше. Не знаю, что делать с моей слишком высокой скоростью.

А сейчас «лайтнинг» у меня на хвосте. Я мгновенно бросил машину влево, заложив крутое пике. Двигатель ревет. Я сбросил скорость. Мой самолет дрожит от сильной перегрузки. Слетели заклепки с рамы крыла. У меня заложило уши. Медленно и осторожно начал выравнивать самолет. Меня вдавило в сиденье. В глазах потемнело, подбородок прижало к груди.

Мимо прошел «лайтнинг», объятый пламенем. На его хвосте висит «мессершмитт».

Есть!

Это Веннекерс.

Через несколько секунд он появился рядом со мной. Я помахал ему обеими руками: «Поздравляю!» «Он охотился за вами», — ответил он.

Через мгновение Веннекерс сбил янки с моего хвоста.

После приземления я подошел к нему, чтобы пожать руку, поздравить с успехом... но, прежде чем я успел открыть рот, он сказал:

— Не нужно благодарить меня, господин старший лейтенант. Я просто не хотел, чтобы эти мерзавцы сделали вашу жену вдовой. Кроме того, представьте, как неприятно было бы летчикам нашего звена возиться с вашими останками!

Механики, стоявшие рядом, встретили это замечание взрывом хохота. Я похлопал этого долговязого парня по плечу. Мы вместе пошли в комнату для летчиков. За это время приземлились остальные. Сегодня вернулись все.

. . .

25 февраля 1944г